*
* *
Сидеть,
надкусывать ранет, играть надменную
девицу
И,
слизывая сукровицу, ладонь рассматривать
на свет,
Когда
в заброшенном саду скрипят ожившие
качели
И
три мадонны Ботичелли к плетёным
стульчикам идут.
Седеть
вискам наискосок от поцелуев их едва
ли:
Они
на смерть не целовали, но и для жизни
был не срок.
Так
страшен молчаливый суд, как пыль на
вековых скрижалях,
Где
сказано: оса ужалит. Где сказано: они
придут.
Саднит
разбитый локоток – не вспомнить, кто
так страстно вспомнил.
Земли
сцепившиеся комья – остановившийся
поток.
У
истлевающих цветов, оставленных сетей
паучьих
На
пряжу нити брать научат и плату стребуют
за то.
Сад
квит со мною, я – с тобой. На судьбоносном
гобелене
Моя
ладонь в твоей белеет и крутится веретено.
И
только любый – не любой – целует голые
колени,
Запястья
и глаза оленьи и затемно уходит, но
Свидетели
и палачи, каратели и маркитантки,
Три
музы, парки, иностранки, перевиратели
причин
Кладут
отравленный ранет, который я беру
покорно.
Оса
садится. И не больно перегорает в небе
свет.
|