Виктор Ветлужских
Террикон
украинской самобытности — Александр
Сигида
Завтра
Александру Сигиде исполняется 50 лет!
Я шел по
улице, где обычно ни души, и вдруг встретил
его. Ничуть не изменившегося. С красным,
пасхальным лицом, баулами и пакетами.
В дутой засаленной куртке – душой на –
распашку. «Пойдем со мной, мы сегодня
забираем новую книгу». Я согласился, и
прямо на ступенях издательства он
подписал мне свежий том своих стихов –
«Северную тетрадь».
Александр
Сигида – великий русский поэт. Корявый,
как дуб на обрыве. Самобытный и неоцененный.
С ним была связана вся моя молодость. И
когда этой ночью я открыл его «Северную
тетрадь» – я не смог оторваться.
Красиво
жить – разрешено – не налюбуешься на
нашу…
Купите
грязное пшено и ешьте солнечную кашу
В каком-нибудь
2005 мы с ним впервые выехали за пределы
Луганска рассыпать строфы. Ехали в
Черкассы – застенчивые и голодные. В
поезде пили водку, заедая салом, и тыкали
его удостоверением члена союза писателей
накрывшим нас милиционерам. Опоздали.
Зашли в зал. Сели. Нас пригласили на
сцену – мы выступили… и уехали назад
с горячими руками – красными от
рукопожатий. Так мы втирались в историю
– в ее литературное нутро.
Кто может
стать сакральнее Сократа
И кто войдет
– как лезвие – во власть?
Сигида работал
на рынке в родном городке. Торговал
чем-то, купленным в Луганске перед
литературными запоями. А по-честному –
просто сидел на рынке и рецензировал
рукописи – кучи рукописей. А еще собирал
членские билетики союзов писателей,
заливал истории и заливался сам.
Чудо подобно
чувству… что я куда-то мчусь?!
Стой,
продавай капусту… так продавали Русь
Жажда ухода
от реальности приводила нас в его дом.
С земляным полом, природным газом, двумя
ложками и одной вилкой на троих.
Дом был почти
не жилой – три кровати, да и только. Сам
жил, воспитывал сына и дочь. А все кругом
было завалено несметными богатствами
– книгами. Я никогда раньше и никогда
впоследствии не видел столько прочитанных,
нет – зачитанных книг. Целыми стопками
они громоздились около кроватей, затмевая
отсутствие быта.
Ура! –
получили свободу –
Но толку
от этого нет
Мы платим
за землю и воду
И даже за
воздух и свет
А стихи у
Сигиды оказались пронзительными. Помню,
как он писал их в разлинеенные школьные
тетрадки. Исписывал одну за другой.
Почему-то избегая заглавных букв и
знаков препинания. Его стихи всегда
казались мне земляными, как пол в его
доме, недопеченными. Но странно и страшно
пронзительными. Неотделимыми от его
жизни.
Четверги
бывают черными
или
Эту встречу
забычкуем
или
Человек
раскис как снег
Он писал об
истории и совсем уж загадочно – о любви.
Я всегда пытался понять, кому он их
посвящает. И не находил объяснения.
Ночь
возникла нагишом – зори ясные развесила!
или
Без тебя
который вечер унизительно лежать
или
Привыкай
ко мне, любимая
я давно к
себе привык
или совсем
уже
Переломанные
крылья: перья кости мясо – кровь
В своей
молодости Сигида работал в шахте –
навсегда на лбу у него отпечатался серый
угольный шрам. Он смог бросить, плюнуть
в лицо смерти и уехать учится на
исторический. Потом преподавал в школе,
подрывая авторитет и выращивая бунтарей
и рок-музыкантов. Потом пил, работал на
рынке, охранником.
А богатырь
пирует пятую ночь подряд
а еще
Давно
обветшали сараи
И Ленин
лежит как бревно
(земля
перед клубом сырая
А раньше
ходили в кино)
Что-то
тоскливо-жуткое есть в этих незамысловатых
стихах.
Повторять
чужую исповедь – все равно что пить
мочу
Сегодня,
спустя много лет, я вновь открыл его
новую книгу. Открыл и обомлел. Захлебываясь
я читал ее, выписывая все эти неповоротливые,
земляные метафоры, ставшие уже не о нем
– обо мне.
Человек
на черный день
или
Чтоб вернуть
весной весне
Запах
карамели
или
Должен
быть какой-то мост между крепостью и
кладбищем
А еще он,
язычник, однажды подарил мне икону. «На,
– сказал, – Наркоманы использовали ее,
как крышку табурета. Я отобрал». И теперь
каждую ночь я подхожу к этой иконе –
расколотой и щербатой – и молюсь за
всех его краснодонских торчков, и
раздавленных под завалами шахтеров, и
спившихся учителей и отшельников.
Нынче райно
на душе
Завтра Сигиде
исполняется 50 лет.
И я знаю, что
его будут помнить. Проезжая бесконечные
городки и поселки люди будут шелестеть
губами, произнося загадочно простые
стихи о доме. Я сам много раз делал это,
кружась по осиротевшему Донбассу. Сигиду
– не забудут.
ДОМОЙ
отвези меня в Изварино,
в тот забытый детский сад,
за карьеры и развалины,
лет на 35 назад.
там, где башня элеватора
и подсолнухи, как стол;
где здесь Белоскелеватое
и Великий Суходол?
ароматную антоновку
буду пробовать на вкус;
забери меня в Самсоновку,
где знаком мне каждый куст.
переполнен пассажирами
наш автобус кружит час;
это, кажется, Кружиловка,
или кинули все нас?
обманули и оставили:
мы и звёзды на виду.
отведите в Атамановку,
если сам я не дойду…
Виктор
Ветлужских, «Давление света», 23 февраля
2013 года
|