Государыня Елизавета 5

Дело в мягком подбое для слов и времён,

Здесь наяривать глупо.

Маркитантская скорбь абордажных знамён —

Только саван остывшего трупа

И услада для душ, остающихся вне

Домовины по сходной цене.

Триколор или тот же андреевский крест —

Сумасбродство эпохи,

Племенная проказа насиженных мест,

Оголтелые страсти и боги.

Патриот патриоту всегда визави

Дележа от щедрот на крови.

Всё имеет конечную плотность строки,

Завещание точки.

Уходящие в бой на закланье полки

Будут выбиты поодиночке,

Возвращая в исходную плоскость объём

И в слепое ничто окоём.

Диалектика формы — естественный фон

Хода замкнутых стрелок.

На святых Dolorosa бушует неон,

Невозможный для адских горелок.

Нас спекут в термоядерных взрывах зари,

Не спросив: где твои снегири?

Не приходится больше рассчитывать тьму

На исход или позже,

Но швырять валуны всё равно одному,

Равно, как и выделывать кожи

Всех потерянных при Фермопилах судьбы

И для них же мастырить гробы.

Ах, дубы мои, сосны, в дугу и в тую,

Лесосплавщики-годы!

Только щепы набралось с Голгофу твою,

А глазета — на два парохода.

И всё радостней жить, разгоняя часы

До причастия точки росы.

Был бы клёш, прошагал бы, смещая акцент

С импозантности денди

До фиглярства пирата немых кинолент,

Подогретого крепостью бренди

Или рома с Ямайки, из недорогих

Подавителей мыслей благих.

Biarritz, Биарриц... Но в двенадцатом сне

Город смерти пророков.

И всё ближе они подступают ко мне,

Прирастая кликушей сорокой,

На хвосте у которой блаженный Егор

(И.о. Бога) сверстал приговор

Или весть всеблагую заблудшей овце,

Персоналии чуда,

С разъяснением истин, пусть в самом конце:

Что мы есть, кто, куда и откуда,

И что самое важное — смысл-то был в чём,

Если бог и душа ни при чём?

Вот такой парадокс, то ли Пушкина друг,

То ли деверь Эйнштейна,

С относительной вечностью встреч и разлук,

Жизнь, по ходу, одна и смертельна,

Независимо от волхвований жреца,

Подловившего Вас на живца,

Вроде глупой надежды на жизнь, после Вас,

Вне вот этого тела,

Будто бренное тело — тюрьма Алькатрас

Для души, что свой срок отсидела

В скорлупе, в оболочке; та — есть ерунда

И запчасть для Страстного суда.

Нет, не страшного, здесь всё гораздо страшней,

Чем рассказки поэта,

Да ещё с этой памятью вечной о ней,

О тебе, Донна Елизавета.

Да у каждого в памяти дремлет фантом,

Чтобы было молиться о ком.

Что начертано ручкой, уже не сгорит

В этом хаосе песен.

Но у каждого свой дорогой кондуит

И чужой ему не интересен.

Восприятие чувства иного тепла

На осколках души, как стекла,

Невозможно по нынешним нормам тоски

Разобщённости века.

Никому, вхолостую горят светляки —

Не дождавшиеся человека —

Человеческие же светильники, бра,

Воспалённые с позавчера.

О каких возвращеньях молчат алтари,

Секунданты успеха?

А куда улетели твои снегири,

Государыня, люди и эхо?..

На прощённых скрижалях заветное: Лги!

С наставлением: Помни долги!

Не блажи, не бла-жи... Кто-то будет всегда

Богом и Беатриче,

И у каждого года свои холода

И законы волхвов и циничек,

Утвердивших начальную сущность вины

От рождения до седины.

Ибо, ты сам-один есть на этой земле,

Землепашец-добытчик,

А обязан сам-три, чтобы сдохнуть в шале

Первым, тут уж без всяких кавычек,

Воспитав, посадив и отдав подлецам-

Бюрократам сам-треть и жрецам.

Здесь о гендерном равенстве кто-то шумит

И стучит каблучками.

Уступить вам дорогу под мёрзлый гранит —

Нет, увольте, мы сами с усами.

Молодые, красивые вдовы на час —

Ради Вас всё, мадам, ради Вас...

Ветер южных широт окончательно сник,

Холодает. Паскудно.

Дождь нахально целует аж за воротник,

А на площади спрятаться трудно.

Так и мокнем, две статуи: я и вождя

Под косой пеленою дождя...

... Всё устроится как-то, довольно легко,

Без излишнего стресса.

И амур, и убийца пульнут в «молоко»

Свои дротики, бомбы и мессы.

Мы отпляшем ещё и за наши грехи,

И, куда же без них? – за долги

Боса-нову и южное танго-марти

На террасах у моря,

В лёгком флёре муссона и нотках Коти,

Символичных, как плёс аллегорий

Самых лучших стихов, что напишем не мы

В окружении русской зимы...

Я однажды расстанусь с тобой, но когда?

Окончательно, Лизка.

Может, девочка Мира и Мира-звезда,

И букет неживой тамариска,

И, наверное, ты, что-то скажете мне,

Потому что... зачем-то... зане...

11,15 мая 2012