Слышишь, бес, бери тоску за уздечку

И пойдём топить к мыску память-сечку

В проливных прудах воды не зелёной,

А прозрачной в отражениях клёна

Или мелочной мещанской осины,

Шелестящей полотном парусины,

В самый лёгкий бриз житейского моря,

Пирамидки для живых пифагоря

Или сплетничая вновь об Иуде

И сестре, той палестинской заблуде,

Что какого-то рожна или хрена

Оскандалила свой род до колена

Тридцать третьего, пока не забудут

Пресловутое голгофское чудо,

То есть, сказку, что весь мир совратила

Лицедеями креста и кадила,

Дай им бог их кол осиновый в темя

И осину, чтоб виселось над всеми

Веселее и видней подорожным —

Подлинней, потолще и понадёжней.

Расплодились же опять, оглоеды,

Как докучливые мухи к обеду

И всё с тем же сиротинкой-евреем,

О каком две тыщи лет сожалеем

И помазав жирно темя елеем,

Не сдыхаем, не скорбим, не болеем,

А живём с его безмерной любовью

На крестах, политых собственной кровью,

До крестов, что станут, всё ж, в изголовье

Под церковные псалмы-суеловья,

С чем и сгинем в беспросветную Лету,

Но любимы во Христе и отпеты.

У Аллаха есть пророки под мышкой,

А у нашего лишь дьякон с мормышкой

(На доверчивые души нагие,

А сорвутся — попадутся другие)

И четыре брехуна-фарисея,

Обзаветивших мамашу-Расею

Христа ради и сусального злата —

Вон лежит она, крестами прижата

К вековому куликовому полю,

Распознав уже свободу и волю,

Что загнали вновь под потную рясу,

Пополняя православную кассу,

Чтобы елось и пилось паразитам

Посытней, как олигархам-бандитам,

Чтобы плавали попы в шоколаде...

Ну их в сраку, бес, мы будем в засаде.

На анафему однажды нарвёмся,

Чай, не глупые, небось, разберёмся

С этой нечистью благой, длинногривой,

Как их носит род людской, терпеливый.

Тьфу ты, бес, а ты какого розлива:

Православных ли кровей или пива,

Или тех ещё, языческих линий,

Позаботливее, то бишь, невинней?

Кто ж тебя так осквернил и обгадил,

Перебрав медов с горчинкою пади

Или зелья от Яги-хлопотуньи,

Мухоморного на косточках куньих?

Вот сидим мы здесь с тобой, два придурка,

Самогонку жрём, жуём штукатурку,

На горе свистит гора, рака нету,

А гроза прошла вчера по секрету

Безупречной четверговой досадой,

О которой-то и помнить не надо,

Но чиста осинка, бес, как святая —

Снисходительная и завитая.

И течёт в одностороннем порядке

Это лето, без обид и оглядки.

Только сохнут червяки, розовея,

У асфальтовой реки от Матфея

Или Марка, или, там, Иоанна, —

Важно только то, что нам сыто-пьяно,

А вальяжничают пусть патриархи,

Не читавшие Сенеку с Плутархом.

А зачем им эта мудрость земная,

Позволяющая жить, не сгиная

Ни души, ни тела в гэ перед богом, —

Не скотиной, не дурным бандерлогом,

А свободным человеком планеты,

Не загробной, а зелёной, вот этой,

И иной не будет, как не крутите,

Ни у пастыря, ни у Нифертити,

Все с веками догниём, без остатка,

Наливай по новой, бес, будет сладко,

Хоть на этот миг тепла золотого,

Беззаботного, как в Бирме и Того,

А не в нашей парацветной отчизне,

Голубой почти, как небо на тризне

О почти почившей в бозе державе,

Голубиной, но об этом не вправе

Мы с тобою рассуждать, вдруг минётся,

Ась опомнится народ, ужаснётся,

Плюнет в рыло приходящей эпохе...

Жаль, не боги мы с тобой, бес, не боги...

Вот сидим мы здесь два пьяных придурка,

Продолжаем жрать совсем не мензуркой,

Благоденствуя в разлитых значеньях

Хронометрии былых огорчений.

Раззудись, аккордеон, с придыханьем,

Погоняй окрест ворон волхвованьем

О прощании на сопках и в пущах,

Попурри в одних басах — будет гуще

И светлистее зелёное с песней,

Порасхристанее и интересней,

Да с притопом каблуком и копытом

Под церковным ярлыком перебитым.

Отпоём, отмоем и отрихтуем

Десять заповедей, в лоб поцелуем

Уходящие года и мгновенья,

Жаль не верим мы ни в чьё воскресенье.

Видишь, бес, ушла моя Каллиопа,

Ну, куда, куда, отнюдь, не в Европу,

Не могу сказать в какие пенаты,

Рукоделья, шалаши, циферблаты.

У беды глаза её — зеленушки

Непрощённой и родной потаскушки,

И о чём поёт моя соловьиха...

Не буди ты, бес, тоску — будет тихо.

От, сподобило на блажь и малину,

Хоть беги сам-два мастырить осину

Или шествовать к мосткам с каменюкой,

Наконец поверив: жизнь, всё же, сука,

А не бланманже с эклером в придачу

И какая ожидается сдача

За участие в ней мерой столярной,

Очень скромненькой и партикулярной.

А вокруг седеет ночь, золотея,

Будто вышла наша с бесом затея —

Разукрасить эту ночь, расколбасить,

По уму, по своему переквасить,

Что-то выдолбить, добавить чего-то

Для устойчивости фазы полёта

Остающихся годов и минуток,

Может, мы ещё сгодимся кому-то

В оскудевшем колченогом пространстве

Пишмашинки при умеренном пьянстве.

Снизошла же благодать сирой ночи...

Ты как хочешь, бес, я — спать, ты как хочешь...