Ноктюрн Зимняя ночь 4

Отнюдь, отнюдь... Морозный вечер

Намёл в проулках баррикады

И словно сполз на город глетчер,

Катясь по склону снегопада,

И занимая поквартально

Безлюдье скользкой амальгамой,

Намёрз на ветви максимально

И на вигвамы,

В которых прячутся соседи

По полосе обледенений,

Совсем, как плюшевые Тедди,

В цветах халатных совпадений;

Где за неделями недельки

Бредут, как дворники в ливреях

И сохнут войлочные стельки

На батареях;

Где ночь длиннее дня настолько,

Насколько жизнь длиннее смерти,

И каждый Кай стремится в койку

К своей большой и тёплой Герде;

Где одиночество не греет,

А греет термовентилятор,

Вдобавок к тёплым батареям

И медвежатам.

Там снова пьём зелёный с липой

Или малиной и лимоном,

Спасаясь от ангины с гриппом,

А то и грог полугаллоном,

И в шерстяных носках тоскуя,

Выстраиваем партитуры,

А пальцы жаждут поцелуя

Клавиатуры.

Во всю жужжит обогреватель,

Томится чайник под подушкой —

Ещё чуть-чуть — и сам Создатель

Сойдёт с обидами и кружкой.

Светильник сдвинул шляпу набок,

От перегрева безучастный,

А у дивана замер тапок

Подобострастно.

И жизнь так лепа, на минутку,

Как будто к этому стремилась,

Причастию и промежутку,

Когда метель угомонилась,

Как будто жизнь вернулась снова

В слепое счастие отныне...

Отнюдь, отнюдь... Людское слово

И есть гордыня:

Не быть фигуркой городошной

В подлунном, суетно-дрожащей, —

И размышляешь не о прошлом —

О завтрашнем и настоящем,

И всё о ветренных и страстных

Полумадоннах-лепетуньях;

Одна, что, в общем-то, согласна,

Пока в раздумьях.

Когда ещё сойдёшься ближе,

Чтоб разделила ночь, вестимо,

А собеседники из книжек

Доступны и необходимы.

Вон, отвлекаясь между делом

На чай, нудит о чём-то Лужин,

А за окном, парящий в белом,

Фонарь простужен,

О чём настойчиво трезвонит

Седой отшельник полумрака,

Не первых скрипок в пантеоне,

Но надоедливый, собака.

Да эта стерва, Каллиопа —

Нахальна, зла и истерична.

А тополя — да ну их в жопу! —

Меланхоличны.

Всё переменчиво, как эта

Зима в прощённый понедельник,

Где исполнители квартета:

Ночь, бог-судья и бог-подельник,

И я, покорный их хозяин,

Играем что-то, вроде хора,

Из одиночества окраин

И си-минора.

А остальные дребедени

Сегодня зрители партера:

Машинка, Лужин, полутени

И призраки из шифоньера,

И пара старых фотоснимков,

Таких родных, на этажерке, —

Притихли, словно невидимки

Из табакерки.

От неуживчивости, что ли,

И вероятий декаданса,

Все недоигранные роли,

Страдания и конферансы

Перемываем и полощем,

Впадая в мелодраматичность

И повторяемую, в общем,

Категоричность

И блажь местечковых расчётов

Во время бодрствующей стужи:

Винить ли чествовать кого-то,

Кто насулил и удосужил,

И чьих щедрот такая милость,

Людских, божественных ли вотчин?

Как будто жизнь застопорилась

Вот в этой ночи.

Как будто всё, в пределах стона,

Слезы и прочих наваждений

Застыло в тьме потуоконной

Среди замёрзших насаждений

И, испугавшись до бесцветья,

Что продолжения не будет,

Почти согревшись в междометьях,

Вернулось к людям.

Почти согрелось, да не очень,

Не потому ли, что светает,

Вернув надежду многоточий

Сперва одной вороньей стае.

Потом, неспящим и встающим

Измятым душам человечьим,

В ещё незнаемом грядущем,

Но безупречном,

Таком земном, при всех потугах

Изобразить на лицах лики,

На фоне солнечного круга,

Вторых ролей и базилики

Какого либо проходимца,

Святых мощей или холстины,

В обличье божьего любимца,

А не скотины,

Что проживает, как придётся,

По направляющим завета,

Лишь грезя волей иноходца,

В обьятьях сна и паритета,

Отгородившись одеялом

От холодрыги, аки шанцем...

А ночь ушла, как не бывало,

К американцам.

11-12.11.2003