Журчание
младенцев
Когда-то
я писала стихи… когда-то
я
помнила имена друзей и даты
рождений
их. Я дарила им деньги в конверте.
А
теперь только даты – смерти
помню.
И не могу, не могу, прости,
с
памяти их соскрести…
Когда-то
я была хрупкой и лысой,
с
маленькой татуировкой, у мыса
тонкого
свитерка /из флиса…?/
Впрочем,
уже не помню… просто – тонкого…
Мне
было – ребёнково…
А
теперь, когда в крылья вставлены спицы,
меня
выписали из теплицы,
я
отрастила волосы, навела лоск и глянец
и
отправилась в мир - пьяниц.
У
них там страшно. Не стихи, а кляузы
и
всё, что было в моём кино /до паузы/
стёрлось
из памяти, как с кассеты видика.
Видишь
как…
Странно,
что я знала раньше разные страны,
не
бывая в них. Они были пространны
и
неимовернейше глубоки,
не
хватит руки,
чтобы
достать до дна, или до верхней полки.
Но
на полке – пыль, а на дне – осколки.
И
хотя они все были из песка и ила,
я
их очень любила.
А
теперь я здесь… Где рубли и чеки,
где
киоски, заборы, дома и ЖЭКи,
чебуреки,
и когда этим пропитаешься,
уже
не пытаешься
дозвониться.
Аллё? Где моя теплица!?
Где
родные руки? Смешные лица!?
Заберите
меня… /я собрала ранец/
Из
мира пьяниц.
Не
важна была разница боли, сумма ли,
кто
лепил меня там – хорошо придумали,
а
потом удержать не сумели высь…
Развелись.
Со
своими тряпками, зубными пастами,
по
каким мирам бы они не шастали,
я
обоим звоню иногда в обед:
«Привет.»
Как
же так… обвесили меня, обманули…
Я
же знаю, откуда нас всех турнули,
облаками
намертво затянули,
чтобы
мы ни входа не нашли, ни выхода…
Лихо,
да?
А
теперь я лежу на полке, мечтаю пылко,
заиметь
как минимум два затылка,
чтобы
если срываться с таких середин,
разбивать
– один.
А
с другим совсем ничего не станется,
он
в награду за дерзость мне цел достанется
и
тогда вернусь в свои страны… вскоре я.
Вот
такая история…
|